Эссе на произведение Даниила Гранина «Пленные»
Весь цикл рассказов Даниила Александровича Гранина впервые напечатан в 1989 году под общим названием «Молодая война». Рассказы эти были написаны раньше. В 1965 году в журнале «Нева» были опубликованы «Смерть интенданта» и «Молоко на траве» с заголовком «Рассказы из цикла «Молодая война».
Сборники и отдельные произведения автора часто внешне мало связаны между собой. Тут читатель встречается с участниками войны, учёными и писателями; есть и повести морально – психологического плана. Но при всём тематическом разнообразии произведений книги Д. А. Гранина едины стремлением писателя обратиться вглубь, внутрь факта, явления, проникнуть за его внешнюю оболочку, увидеть и понять вместе с читателем нечто новое. Каждое произведение Мастера является в некотором роде исследованием - почти всегда нравственно - психологическим, вовлекающим читателя, передающим ему свой интерес и свою взволнованность.
Эта история рассказана с потрясающей художественной силой. И она заставляет нас испытывать два противоположных чувства одновременно. «Нет, так не могло быть в жизни, ведь жизнь гораздо прозаичнее, чем нам кажется!..» Но параллельно с этим – полное ощущение точно схваченной правды о том времени и тех людях, правды, которую невозможно просто выдумать.
Речь идёт о рассказе «Пленные»
Когда началась блокада Ленинграда, среди защитников города был и писатель Даниил Гранин. Впоследствии он стал одним из составителей «Блокадной книги» – документальной хроники, ужасающей своими подробностями летописи голодающего и замерзающего Ленинграда. А в 2011 году Гранин опубликовал роман «Мой лейтенант». Потрясающая история, о которой мы говорили выше – фрагмент из этого романа. Более того, по свидетельству нескольких людей, Даниил Александрович рассказывал ее не только в книге, но и на некоторых встречах с читателями.
Гранину задавали вопрос, который звучит в отношении его сочинений нередко: неужели это правда? Даниил Александрович отвечал, что не хотел бы на него отвечать, потому что за этим всегда следуют попытки любопытствующих выяснить – а о ком конкретно речь, где и когда было, в какой военной части? Для Гранина же, по его словам, важна именно правда художественной литературы, которая рассказывает о состоянии людей в блокадном Ленинграде.
Внимательно прочтём отдельные, самые яркие эпизоды из романа «Мой лейтенант».
Пленные
«Ночью было видно, как горел Ленинград. Издали пламя казалось безобидным и крохотным. Первые дни мы гадали и спорили: где пожар, что горит – и каждый думал про свой дом, но мы никогда не были уверены до конца, потому что на горизонте город не имел глубины. Он имел только профиль, вырезанный из тени. Прошел месяц октябрь, затем еще, еще… Город все еще горел, и мы старались не оглядываться. Мы всё так же сидели в окопах под Пушкином. Передний край немцев выступал клином, острие клина подходило к нашему взводу совсем близко, метров на полтораста. Когда оттуда дул ветер, слышно было, как выскребывают консервные банки. От этих звуков нас подташнивало. Сперва казалось, что к голоду привыкнуть нельзя. Но теперь это чувство притупилось, во рту всё время ныло. Десны опухли, они были как ватные. Шинель, винтовка, даже шапка становились с каждым днём тяжелее. Всё становилось тяжелее, кроме пайки хлеба».
Один абзац из рассказа, и перед нами возникает многоплановая картина: горит город, горят дома, в которых, возможно, укрываются от бомбёжек, голода и холода, родные и близкие защитников города. А защищают Ленинград и его жителей – ополченцы, вчерашние рабочие, их отцы и мужья.
И эти защитники страдают не только от холода: враги настолько близко, что слышно, как они расправляются с едой.
«Кирзовые сапоги промерзали насквозь. Пальцы на правой ноге болели, обмороженные. Я шагал, ступая на пятку: обморожены ноги и руки. Нам полагались валенки. У нас во взводе была одна пара валенок. Мы отдали её Максимову. Он добывал мороженую картошку. Откуда он её выкапывал, неизвестно. Он уходил с вечера и возвращался с несколькими картофелинами».
Вот вам и вся еда! А ведь и даже такой у жителей города нет…
«Когда ракета погасла, мы услыхали голоса. Оттуда. В темноте почему-то лучше слышно.
Голоса доносились не из немецких окопов, ближе. Они вскарабкались на бруствер и свалились к нам в окоп. Мы наставили на них винтовки: «Хенде Хох!» Они ползали по дну траншеи, не обращая на нас никакого внимания, и ругались. Когда солдат ругается, это всегда понятно, на каком бы языке он ни ругался.
– Ох и нализались! – сказал Трущенко. – Мать честная!»
Прибежал взводный, мы доложили ему про немцев. Взводный приподнял офицера за воротник и разозлился.
– Что вы мне брешете, – закричал он, – там же заминировано!
От них пахло кисло и сытно. От этого запаха мутило.
– Выкинуть их на мороз! – сказал кто-то. Их бы и выкинули, но ни у кого сил не было.
Обратно мы шли долго и часто отдыхали. Мы прошли контрольный пункт, и я вспомнил про ордена: так мы и не спросили, дадут ли нам за этих немцев ордена.
– А зачем тебе, — сказал Максимов, – за такое дерьмо… Я этого лейтенанта сразу разоблачил.
– А как ты разоблачил?
– А когда в землянке он за пистолет схватился.
– Ну?
– Ну, и не выстрелил. Если во сне, почему б ему и не пострелять?
Мы свернули с шоссе. Утренние следы наши замело, снег лежал снова пушистый и ровный, как будто никто тут никогда не ходил.
– Конечно, страшно им, — сказал Максимов.
– А ты не боишься?
– Мне-то чего бояться?
– А я боюсь… Нет, я другого боюсь, — сказал я. – Что потом забуду всё, вот чего боюсь…
Быстро темнело. Сзади захлопали зенитки, стало слышно, как бомбят город, и, наверное, горели дома.
Я старался больше об этом не думать. Я думал о том, что у нас в окопах всё же полегче, чем тут, в городе, от нас хоть можно стрелять.
Я думал о том, что, когда мы доберемся до взвода, будет темно, и хорошо, что темно, не надо пригибаться; как мы хлебнем горячей баланды, ничего даже рассказывать не будем, а сразу завалимся спать».
Два солдата-ополченца отвели в штаб горящего, разрушенного города никчёмных, пьяных немцев, успевших поссориться между собой, но оставшихся в живых. Вчерашние рабочие, а ныне солдаты, не думают о смерти, не пытаются пристроиться где-нибудь в безопасном месте, а возвращаются в свои окопы: город надо защищать.
И старый рабочий Максимов говорит о том страхе, который может возникнуть, если он забудет обо всём, что происходит с ним и вокруг него: разрушенный город, гибнущие мирные, беззащитные люди, и о том, что они, солдаты, ещё могут стрелять…
Авторский замысел виден невооружённым глазом. Когда даже вовсе далёкие от военной выучки, но сильные духом, хотя и не телом, люди встали на защиту родного города – они его отстоят любой ценой.
Рассказ, конечно, чисто биографический. Даниил Гранин был в рядах защитников Ленинграда, и всё им в рассказе описанное – правда без вымысла.
